В сравнительно спокойной обстановке прошёл весенний сев 1942 года. Наступило лето. Когда гитлеровские полчища заняли Таганрог, затем захватили Ростов и оказались уже недалеко от Миллерово, по станицам и хуторам поползли самые невероятные слухи. Распространялась, например, такая нелепость. Дескать, утром бабы вышли на Дон за водой, над ними пролетел немецкий самолёт, и пилот на лету спрашивал: «А какая, бабоньки, это станица?»
Перед лицом надвигающейся угрозы оккупации Дона было получено указание о подготовке к эвакуации колхозов и МТС, районных учреждений, семей партийно-советского актива. Составлен был план эвакуации. Эвакуацию хозяйственных подразделений совхоза «Шумилинский» возглавил директор Влас Никифорович Жуков и его заместитель секретарь партийной организации совхоза Журавлёв. Люди, скот и техника двинулись своим ходом в Казахстан, в село Казачка Дергачёвского района. Долгим был этот путь. На каждую доярку нагрузка была 40-50 коров, а на скотника до 200 коров при нормах 15-20 коров на доярку и 35-40 коров на скотника. Но эвакуация прошла успешно. Люди и скот разместились на территории местного совхоза. Анна Лукинична Чайкина (председатель колхоза им. Сталина) эвакуировала скот за Волгу. Скот угоняли подростки, эту тяжесть она взвалила не только на детей колхозников, а послала и своих дочерей.
В начале июля на основании решения бюро Мигулинского райкома срочно приступил к эвакуации Мешковской МТС директор Я.К.Раклов. За Дон эвакуировали трактора, лобогрейки, плуги, сеялки, комбайны, молотилки. Опустели склады, замолкли станки, не стало слышно говора трактористов. Через три дня Раклов проводил последний трактор ЧТЗ.
— Прощай, друг, — прижавшись к капоту машины, говорил директор, — только что выстрадал четыре ЧТЗ, а работать на них не пришлось.
По пыльной дороге на восток шли машины и люди, окутанные белой пылью, как туманом. Движение не прекращалось ни днём, ни ночью целую неделю.
Раклов доложил секретарю райкома о проделанной работе:
— Теперь прошу направить меня в распоряжение военкомата.
— Вопрос с военкоматом о вас уже решён. Как коммунист вы будете проводить подпольную работу в тылу врага. Прощайте, товарищ Раклов. Встретимся после победы.
На следующее утро старики, женщины, дети спешили в поле. Там, словно морские волны, перекатывались хлеба с туго налитыми колосьями. Хлеб нужно убрать, а зерно отправить на передовую. Люди и не предполагали, что через несколько часов немецкие самолёты сбросят на них смертельный груз. Константин Поздняков, Мария Фартукова, Лидия Асташова, Василиса Назарова и другие жители хутора Верхняковского в короткий обеденный перерыв, развязав свои узелки, ели привезённые из дому харчи.
— Тише! — прислушалась Фартукова к нарастающему гулу.
— Самолёты, — определил Костя Поздняков.
С оглушительным рёвом один за одним над их головами пронеслись немецкие стервятники. От них отделились чёрные точки и устремились вниз.
Взрыв. Немногие встали с земли, когда снова в степи наступила тишина. Не дожили до дня победы Костя Поздняков, Феня Цындрина, Маруся Фартукова.
***
Через несколько дней в Мешковскую вошли немцы. На многих было хорошее обмундирование, некоторые шли в сапогах и шортах с автоматами на шее, в касках. Прошёл конный обоз и кавалерия, танки, бронемашины, мотоциклы. Колонны двигались к Дону.
***
На западном берегу Дона напротив станицы Казанской оборону заняла 153-я стрелковая дивизия. (Справка. Постановлением Государственного Комитета Обороны СССР от 2 февраля 1942 г. было решено сформировать 153-ю стрелковую дивизию. Командиром дивизии назначен кадровый офицер, участник гражданской войны Николай Александрович Никитин, военным комиссаром полковник Иван Степанович Челядинов. Дивизия входила в состав 63-й армии генерала Василия Ивановича Кузнецова, которая заняла оборону на фронте около 200 километров от Верхнего Мамона до станицы Еланской. Штаб 153-й стрелковой дивизии находился в роще у хутора Солонцовского).
Наше командование решило остановить немцев. Было приказано с привлечением гражданского населения срочно строить оборонные сооружения вдоль берега. Полковник Н.А.Никитин на местности указывал районы обороны, опорные пункты и возможные направления противника:
— Фашисты будут с ходу пытаться форсировать Дон, овладеть станицей Казанской. Оборону будем строить в один эшелон, имея на западном берегу реки Дон полосу предполья, обороняемую усиленными стрелковыми ротами.
Выдвинув за Дон передовые отряды, дивизия быстро создавала оборонительные узлы, выполняя приказ не допустить переправы через Дон передовых частей противника
***
В эти дни добровольно вступили в строй защитников Родины девушки-комсомолки Поля Булаткина и Саша Стрижакова из хутора Песковатско-Лопатинского, Саша Чапцева из хутора Мутилинского, Катя Быкадорова из хутора Быковского. Все они были зачислены в медсанбат дивизии.
***
7 июля около 11 часов дня над Казанкой появился небольшой самолёт, похожий на «кукурузник» (У-2). Самолёт повернулся боком, и все увидели на его борту большой немецкий крест. В это время по станичным улицам беспрерывным потоком шла и шла боевая техника с солдатами и кухнями. Не зря сапёры целый месяц день и ночь строили мост на деревянных сваях (в районе мельницы ст.Казанской – х.Гормиловский). Но почему движение на восток? Маневр? Отступление? И словно в ответ над крышами раздался зловещий гул «юнкерсов», ударили очереди крупнокалиберного пулемёта, где-то у переправы взорвалась бомба.
Вот как рассказывают скупые строки военных документов и донесений о событиях 1942 г. на Верхнем Дону (орфография и пунктуация оригиналов оставлены без изменения).
7.7.42. «Авиация противника разведывала реку Дон в полосе обороны особенно Казанская. С 16.30 до 18.00 самолёты группами бомбили Казанскую и мост через р.Дон. Мост частично разрушен. В это время противник бомбил Мигулинскую. Все части приведены в боевую готовность».
Из воспоминаний В.Ю.Огвоздина, нашего земляка, ныне проживающего в г. Санкт-Петербург: «Для меня самым сильным потрясением в детстве стала бомбёжка. Было это скорее всего летом 1942 года, когда немцы вытесняли наши войска за Дон и бомбили наш понтонный мост. Мы вдвоём бултыхались в воде и вдруг увидели, что из-за Дона к нам летят какие-то большие птицы. Тут же до нас волнами дошёл непривычный низкий гул, и мы поняли, что это самолёты. Ещё не догадываясь, что нас ждёт, нам стало страшно от одного этого гула. Он нарастал и обволакивал нас, от него некуда было деться. Мы стояли, как вкопанные, и смотрели. Началась бомбёжка. Самолёты с воем кружились над мостом, сбрасывая бомбы. Очнувшись, мы побежали домой вверх по улице. Кто-то из соседей перехватил нас, затащил во двор, и мы кубарем скатились в погреб. Где-то рядом упала бомба, с погребицы сорвало дверь. Я выскочил наверх и побежал домой. Мама металась на веранде, не зная, где меня искать. Потом она рассказывала, как я кричал на бегу: «Мама, родная, мы пропали!». С тех пор я помню гул немецких бомбардировщиков. Он пробирал до самого нутра и при налётах меня каждый раз била дрожь. Вскоре немцы стали бомбить не только мост, который по ночам наши восстанавливали, но и саму станицу. Отсиживались в подвале у соседей. Когда воронка от бомбы была особенно глубокая, говорили, что это была «тонная» бомба. Одна упала, кажется, во двор школы, где были раненые».
Из воспоминаний В.А.Гаранжина, послевоенного редактора газеты «Колхозный Дон»: «Первое, что увидел, гору кирпичных развалин на месте красивого старинного здания, которое занимал отдел НКВД. А рядом, во дворе больницы – высокий холм свежей земли, выброшенной взрывом бомбы и засыпавшей заживо людей в щели. Прибежали люди с лопатами. Первой извлекли молоденькую медсестру, приехавшую из Ростова после окончания училища. Я её знал, она писала в газету. И о ней писали благодарности больные. Ксюша — ласково называли её подружки. Трупы положили тут же в ряд. Почти все в белых халатах.
Без содрогания нельзя было смотреть и на разрушенный Дом культуры, из-под развалин которого, где была сцена, высовывался в нескольких местах бордовый бархат занавеса. Не обошлось без человеческих жертв у моста. Погибла женщина, у другой оторвало ногу, был смертельно ранен солдат. Погиб редактор газеты «Колхозный Дон» П.А.Бондаренко. Он был убит осколком во дворе конторы райтопа, куда пришёл в надежде найти транспорт для эвакуации типографского имущества.
Через несколько дней гитлеровские войска подошли к Дону. Казанская стала фронтовой станицей».
15.7.42. «Противник силою до двух батальонов пехоты и мотоциклистов, с 13-16 танками и бронемашинами с 20.00 15.7.42 г. с рубежа высоты 163,3, высоты 196,9 перешёл в наступление в направлении Казанская.
В результате ночного боя и утром 16.7.42 г. противнику удалось прорвать тет-де-пона (таким термином в те времена военные обозначали предмостное укрепление) на участке высоты 195,5 отм. 15/5 и выйти частью сил Озерской, разорвав боевой порядок 3/557 СП на две части. Бой в районе тет-де-пона продолжается.
…В результате боя 15-16.7.42 г. подбито артиллерией 8 танков /5 танков в районе казанского тет-де-пона, и три танка калиновский/, разбито 9 автомашин и до 10 подвод.
Потери в личном составе по неполным данным до 65 человек, разбито одно 45 мм орудие, 2 противотанковых ружья.
Противник продолжал атаки за овладение казанским тет-де-поном с фронта и флангов и к исходу дня овладел Демидов, Затубянский, Гормиловский отрезая пути отхода 3/557 СП на левый берег р. Дон».
17.7.42. «На Мигулинской тет-де-пона противник повёл наступления силою 30 мотоциклистов, 3-х танков, до роты пехоты. Завязались ожесточённые бои. К утру 18.7 на левый берег Дона переправилось 50 бойцов 9 роты 566 сп. В боях с фашистами многие бойцы и командиры показали образцы храбрости, мужества, стойкости и героизма. Вот несколько примеров. Командир 7 батареи лейтенант Мирошников уничтожил 3 НП, 3 танка, 2 тягача. 30 автомашин, 2 орудия, до взвода пехоты. Младший лейтенант Разум два раза отбил атаку, уничтожил огнём из миномета 15 мотоциклистов и взвод автоматчиков. К 8 часам 18.7 переправилось из 3/557 сп 420 человек, из 9 роты 556 сп-100». (Фонд 312, опись 4245, дело 12, документ 16).
Жизнь на оккупированной территории
17 июля 1942 года немецко-фашистские полчища вплотную подошли к Дону и закрепились на правом берегу. Немцы, итальянцы, румыны расквартировались в казачьих куренях. Они ходили по дворам и требовали молоко, яйца, сало.
Из воспоминаний А.И.Улитина: «Жителей выселяли из своих домов. И те искали крышу над головой в ближайших хуторах Водянском, Богомоловском, Макаровском, Бесчётновском, Коноваловском, Мрыховском, расположенных в 10-15 км от фронта. Многие поселились в балках, вблизи прудов и родников. Хотя было опасно, люди старались держаться поближе к своим подворьям. Может, удастся проникнуть на огороды, накопать картошки, собрать овощей, прихватить из своих закромов мучицы и крупы.
Но вот пришла первая тревожная весть. Пошла за продуктами Ирина Тихоновна Колычева. Договорилась с подружками, что наберут картошки на её огороде в Озерском. Немцы открыли пальбу. Две пули достались Ирине Тихоновне. Одна раздробила руку, другая попала в живот. Ещё живую её привезли в Водянской. Здесь навечно расстался с матерью Вася Колычев.
Но надо жить, детей кормить. Прихватив мешки, казачки снова отправились к Дону, на свои огороды, под пули. Единственный более безопасный проход к огородам был у озерцов через Сазонов лес. Мотя Ездакова (после войны она вышла замуж за Фёдора Фёдоровича Щепкина), подросток Саша Быкадоров, Маша Минаева, её мать, тётка, нагрузив сумки, уходили к лесу. Немцы их заметили и открыли огонь. С первых выстрелов Марусиной маме оторвало ухо, тётке пуля попала прямо в голову, Моте пробило плечо».
***
Из воспоминаний Е.А.Усенко: «К Дону отступали отдельные бойцы. Мы поняли, что скоро придут немцы, что, возможно, будет бой, и оставаться в доме, расположенном на открытом месте, на дороге, опасно. Собрали нехитрую снедь: вареные яйца, картошку, огурцы, масло, хлеб – и ушли в овраги с моим двоюродным братом и сестрой. За нашим домом тянулась придонская возвышенность, изрезанная оврагами. Вот там мы и прятались, пока не услышали треск мотоциклов. Под вечер осторожно вышли из оврага. В доме было полно немцев. Они забрали всё съестное, но всё шли и кричали: «Матка! Хлеб, сало, яйки, масло!» Но у нас уже было пусто. Однажды мне пришлось видеть жестокую, страшную сцену. В нашем переулке прижимался к садам низенький старый бедный домишко. Там жила женщина по прозвищу Катарушка. Бедный дом, видно, обнадёживал, что здесь живут добрые люди. Поздно ночью сюда постучались двое бойцов, попросились переночевать. Хозяйка испугалась, донесла полицаям, те – немцам. Чуть рассвело, к дому подкрались немцы так, что половина кителя и щеки были в белой глине, которой казаки белили дома. Бабушка не выпускала нас из дома, и мы в окно видели, как немцы вывели двух мужчин, пожилого расстреляли тут же у плетня, а молодого увезли с собой. Собравшиеся жители похоронили убитого, а имени его никто не узнал. Долго я не могла ходить мимо этого места».
***
В Мешковской находился «полицейский центр». Сюда приводили «неугодных» и после допроса некоторых расстреливали прямо во дворе. По свидетельству очевидцев Дрынкиной Елены Васильевны и Гороховой Клавдии Никитичны, фашисты вешали и расстреливали партийных организаторов и участников подполья. Вешали не только в парке, где ныне располагается мемориал погибшим воинам, но и в Поповском саду, на деревьях в центре и по садам во дворах жителей. Голодные собаки таскали части тел убитых людей.
Под Яшкиной горой, на усадьбе М.Шипилова фашисты устроили свои ремонтные мастерские, где работали и сами немцы, и пленные русские. В старой школе организовали госпиталь, тут же, вокруг кургана, хоронили убитых. Под присмотром полицаев подростки работали на строительстве узкоколейной железной дороги в районе хутора Скельновский, которая должна была протянуться от станции Чертково – Меловое. На работу гоняли ровно к четырём часам утра, чтобы к семи добраться до Скельновского, опоздание на пять минут считалось диверсией. Дети кирками выдалбливали землю, а потом на тачках отвозили в сторону. Тут же работали русские военнопленные, которых держали на скотных дворах за речкой Тихой.
В ещё худшем положении оказались евреи, которые в 1941 году были переселены из оккупированных ранее городов. Захватчики собрали их в доме у усадьбы Барановых, обращались с ними, как с рабочим скотом. На евреях возили воду из колодца, который находится в центре станицы, к фашистской столовой, запрягая по трое в тачку с двадцативедёрной бочкой. Евреи носили белые повязки с синей шестиконечной звездой.
***
Из воспоминаний Уколова Василия Ивановича: «7 июля немцы взяли правобережную часть Воронежа и по правой стороне Дона отрезали весь Юго-Западный фронт. Тут уже окончательно началась неразбериха, никто не командовал. Вдруг один лейтенант говорит: «Зачем нам на север идти? Давайте лучше на восток». С ним набралось человек сто. И я с ними. Пошли дальше, но перед Доном кругом уже немцы. Остановились в хуторе. Помню, что рядом находилась станица Мешковская, а это от неё километрах в десяти. Володя попросился в один дом, а я попросился к одному доброму старику, вроде как его родственник. Но только начали осваиваться, как через неделю за нами пришли. Мы в поле помогали на комбайне молотить рожь, но тут появились немцы и арестовали нас. Заперли в амбаре. Нас в одной половине, а во второй старика еврея. Даже связали его. Утром построили, начали спрашивать из каких мы частей. Но скорее для проформы, без всякого интереса. Никого не били, но зато у немцев в обозе оказался один парнишка лет шестнадцати. Украинец, но в немецкой форме. Ему прямо нравилось, что немцы с ним так цацкаются. Так вот он специально набил стекла, заставил этого еврея снять рубашку и ползать по нему. А сам сверху на него залез… Там же, кстати, был такой случай. Девчонка бежит, плачет, прямо рыдает. Спрашиваем ее: «Ты чего?» — «Я еврейка, и немцы меня убьют». И побежала дальше.
Потом прямо в поле устроили лагерь, поставили пулемёты. Человек сто нас там было. Вот там, в Меловатке, санинструктором в лагере был один из наших, но такой дрянной человек. Среди нас был один еврей, так даже немцы его не трогали, а этот ему и звезду нарисовал и сам издевался. Как-то нас с этим евреем послали в амбар насыпать зерно в мешки. Я прямо любовался, как он мешки умело и красиво завязывал. Видимо, где-то он научился это делать, не знаю. Очень хороший человек, постарше меня.
Было у нас два охранника Иван и Василий. Этот Иван был лет тридцати, с двумя золотыми зубами и на редкость здоровенный. Всё смеялся, когда немцы его восхищенно ощупывали. А потом мы услышали такой разговор. Что вроде бы этот Иван и один немец повели группу то ли пленных, то ли евреев. И когда немец куда-то отлучился, то он отдал винтовку одному из пленных и сбежал. Но дня через три его нашли и — к нам же в лагерь. Привязали к столбу, и я до сих пор помню, как он кричал своему другу: «Развяжи!» А дня через три человек тридцать нас собрали, выстроили. Вывели этого Ивана в носках и повели вешать. Но уже у самой у школы, когда он увидел, что на тополе петля висит, бросился бежать. Комендант начал стрелять, ни хрена не попал. А Иван подбежал к высокой стенке и одним махом перепрыгнул её. Немцы добежали до стенки, но в сапогах даже не смогли её перепрыгнуть. Тыркались-тыркались, рассердились и начали нас прикладами. Но Иван выскочил на одного из немцев, и тот его в упор застрелил. Наших ребят заставили принести его, вырыли яму и закопали. Там в Мешковской на площади на тополях двух молодых ребят повесили. Помню, что у одного из них портянка размоталась и болталась на ветру… У дороги укосина такая стояла, так на ней старика повесили, а на грудь ему табличку: «Он был саботажник и имел оружие!» Три дня не снимали его.
Нас всё гоняли дорогу ремонтировать, а кормили-то, граммов 200-250 хлеба и баланда. Затем отправили в лагерь в Кантемировке, где были большие землянки, человек на пятьдесят. Побыли там с месяц, а потом отобрали самых молодых и под Харьков. Там стоял вроде как бывший детский дом, но зачем нас туда привезли, непонятно. Вот там уже начали умирать. Из человек двухсот умерло где-то пятьдесят. У многих поднялась температура, пару дней не ел и – все. Казалось бы, вечером рядом легли, утром встаёшь, а он мертвый. Страшно… Там мои ботинки окончательно развалились, и я заматывал ноги в противогазные сумки. И ещё повезло, что в Мешковской мне какая-то милосердная бабка и фуфайку дала, и шапку, а так бы точно все…»
***
Долгие шесть месяцев бесчинствовали фашисты на правом берегу Дона. Что такое быть на оккупированной территории, когда у человека нет никаких прав, хорошо помнят многие, жившие в то время. Мародёрство, принудительные работы по рытью окопов или котлованов под блиндажи, расстрелы безвинных людей — все это легло тяжёлым бременем на жителей правобережья.
***
Афанасий Иванович Ушаков остался на ферме в Белой балке, что у хутора Павловского. Сюда часто заходили партизаны и советские солдаты, бежавшие из плена. Афанасий Иванович показывал им дорогу, разъяснял, как безопаснее пройти к Дону, к своим. В один из осенних дней 1942 г. четверо партизан, вышедших из Белой балки, случайно столкнулись с полицаями. Один полицай был убит. Ночью в Белую балку ворвался отряд карателей. Всех вывели во двор. Полицаи приставляли к лицам пистолеты и кричали: «Где партизаны?» Люди молчали. Фашисты стали избивать детей, не пощадили и беременную жену Афанасия Ивановича Анну Тихоновну. На её глазах убили мужа и сестру Прасковью, четырнадцатилетнего сына Федю. Убили Екатерину Егоровну Кравцову. А затем Анну Тихоновну с сыновьями Поликарпом и Сашей, дочь Кравцовой Е.Е. Марфу, Анну Абрамовну Насонову с дочерью Юлей под конвоем повели в Донской.
Там же были и партизаны, схваченные немцами. Женщин подвели к ним, спрашивали, знают ли они этих людей. Казачки молчали. Партизан расстреляли. Женщин и детей погнали в концлагерь в Кантемировку. Допросы, пытки, голод. Так длилось около месяца. В конце ноября немцы выпустили из лагеря измученных, истощённых женщин и детей. (Справка. Концлагерь размещался на территории колхоза «Красный партизан», в нём содержалось до 70 000 человек. После освобождения на территории лагеря в девяти ямах было обнаружено 2127 трупов).
***
Примеров зверства оккупантов можно привести множество. Из воспоминаний жительницы хутора Бирюковского Насоновой Раисы Емельяновы. Осенью 1942 года она видела, как полицай хутора Бирюковского Дерябкин Иван, по прозвищу Хаюк, с немецким переводчиком вывели двух русских на гору около почты, поставили их на колени перед яром и выстрелили в спину. Несколько дней к убитым никто не подходил. Все боялись. Потом Раиса Емельянова и Казьмина Марина Семёновна вечером взяли лопаты и пошли к убитым. Одним из них был Орлов Дмитрий Иванович. Женщины его знали до войны, он работал милиционером. Вторым (это выяснилось потом) был житель станицы Мешковской Ковалёв. Женщины закопали убитых.
***
Из воспоминаний Е.Г.Насонова: «Немцы, как только вошли в станицу Мешковскую, сразу забрали коммунистов. Кто-то их выдал. Ведь списки до оккупации уничтожались. Те, кто остался, организовали подполье. Жили подпольщики среди нас, ничем себя не обнаруживали. Но мы знали, что подполье есть, и ждали освобождения». Из воспоминаний К.Н.Гороховой: «У нас жила Александра Петровна Лебединская – учительница немецкого языка. Во время оккупации она работала в комендатуре у немцев. Она являлась членом подполья, собирала информацию о враге и передавала через приходивших из-за Дона нашим. Она узнала, что готовятся списки подростков для отправки в рабство в Германию, подделывала даты рождения, убавляя года. После войны Александра Петровна уехала жить в Мигулинскую».
***
Часто в хутора приходили армейские разведчики и партизаны из-за Дона. Они рассказывали, что наши близко и скоро погонят оккупантов.
Дом Рекунковых стоял на косогоре в хуторе Стоговском и мог простреливаться с левого берега Дона, поэтому немцы в нём не селились. Рано утром всех разбудила стрельба. Выскочив на улицу, Надя с матерью увидели, как с хутора по-над горой бегут наши солдаты и на ходу отстреливаются. Когда отряд поравнялся с домом, девочка рассмотрела пятерых разведчиков с автоматами и двух пленных немцев. Командир разведчиков спросил у Евдокии Васильевны, не знает ли она дорогу к косе по лесу, а то назад нельзя, немцы переполошились, а весь лес заминирован. Увидев окровавленный немецкий френч в руках у разведчика, мать стала причитать от страху, что теперь весь хутор расстреляют. Надежда, напротив, не испугалась, а загорелась желанием помочь разведчикам, сказала, что она дорогу знает. Мать с испугу выдохнула: «Откуда?» На что отважная хуторянка молвила, что она с подругой по тропинке ходили до косы и, искупавшись, возвращались домой. А ещё они видели, где немцы прячут каюки. Мать потеряла дар речи от страха. Молодой лейтенант, это был командир разведки Иван Яюс, сказал Евдокии Васильевне, что оставаться ей здесь нельзя, нужно уходить с ними. Отряд во главе с девчушкой стал быстро спускаться с горы к лесу. Иван Васильевич Яюс впоследствии вспоминал, что он еле поспевал со своим отрядом за девичьими босыми пятками, которые быстро мелькали средь травы. В зарослях чакана нашли два каюка и, погрузившись в них, переправились через Дон. Уже нырнув в кусты на левой стороне Дона, разведчики услышали на противоположном берегу шум, а затем и стрельбу. До хутора Кочетовского дошли без приключений. (Записано со слов Надежды Васильевны Юшиной (Рекунковой)
И тыл приближал Победу
Верхнедонские колхозники жили и работали у самой линии фронта.
И.Юдович «У линии фронта», 1978год, с.67-70: «Секретарь Верхнедонского райкома Иван Никитич Курченко приехал в Поповку поздно вечером. Маленький газик, увешанный для маскировки ветками клёна, остановился около правления колхоза «Красный Октябрь».
Курченко вышел из машины, поднялся по лестнице и, войдя в комнату, увидел председателя колхоза Платона Родионовича Купянского.
— Иван Никитич, — обрадовался Купянский, поднимаясь со своего места, — вот кстати! Легки вы на помине. Ведь я только что подумал: хоть бы из района кто-нибудь приехал.
— А что случилось?
— Да все то же. Стреляют. К полю не подойдешь. Но завтра решили косить. Больше ждать никак нельзя.
— Щели вырыли? — спросил Курченко.
— Вчера ночью закончили.
— Медикаменты готовы?
— В поле уже. Даже носилки смастерили, — прибавил Купянский и махнул рукой. — Вот это косовица! Бывало, к уборке готовили машины, а теперь… носилки да вату. Вчера к полковнику ходил, объяснил, что наша пшеница как раз вдоль Дона посеяна, урожай отменный, и бросать хлеб в такой момент — преступление. Полковник говорит: «Опасно это!» Опасно, но ничего не поделаешь. Уж так мы решили всем колхозом — убрать хлеб косами и серпами. Женщины выйдут, старики… Косить разрешил, только сказал, чтобы не очень далеко забирались: немец-то на самом берегу окопался. Ну, несколько советов дал, что делать, если мины, если самолёт летит. Когда прощались, сказал: «С такими людьми, как у нас, никакой враг не страшен».
Курченко слушал, присматривался к собеседнику. Он много лет знал Купянского, но сейчас находил в нём какие-то новые, незнакомые черты. Голос его звучал твёрже, посуровело лицо, и вся фигура, раньше чуть сутулая, казалось, выпрямилась, стала подтянутой.
— Когда сбор? — спросил секретарь райкома.
— Ночью пойдем в поле, а чуть свет начнём косить.
В комнате постепенно собирались люди. Первым пришёл, постукивая палочкой, старик в белой полотняной рубахе. За ним вошли три женщины. Курченко подошёл к колхозникам, поздоровался, присел рядом.
— Значит, начнём? — спросил он.
— Куда же дальше тянуть? — отозвался старик. — Перестаивают хлеба. Вчера ходил смотреть.
— И едва, наверно, ноги унёс? — промолвила женщина.
— Нет, обошлось. Даже не стреляли.
— Это потому, что один был. А как немец увидит, что много людей, обязательно будет обстреливать, — убежденно заметила женщина.
— Ну, и черт с ним, — плюнул старик. — Волков бояться – в степь не ходить. Не бросать же так колхозное добро. Армии нужно, стране.
— Правильно, — вмешался в разговор Курченко. — Мы и в мирные времена берегли каждое зерно, а теперь, когда немец на Украине, на Дону, никак нельзя пускать хлеб по ветру.
На крыльце послышался шум. Курченко различил голос Купянского, вышедшего из комнаты:
— Митрофан Сергеевич, вот тебе совсем не следовало приходить.
— Это почему же? — услышал Курченко другой голос. — Весь хутор идёт, а я дома сидеть должен? Ты не смотри, Платон Родионович, что я инвалид. С косой управлюсь. Её же руками держат, а не ногами.
Ночную тишину прервала канонада. Над хутором пролетели немецкие самолёты, потом раздались глухие разрывы бомб. Дом дрогнул, задребезжали стёкла. Тревожно переговариваясь, люди вышли во двор.
— Стихнет, и пойдём в поле, — сказал Купянский.
Но канонада не прекращалась. Вновь зарокотали моторы, завыли бомбы. Артиллерийская стрельба сменилась миномётной, потом опять слух уловил прерывистый гул моторов. Так прошёл час, другой…
— Что ж будем делать? — озабоченно спросил у Курченко председатель колхоза.
— Пойдем, — твёрдо ответил секретарь райкома и, обращаясь ко всем, спокойно добавил. — Время подниматься, товарищи.
Он подошёл к сараю, выбрал себе косу и, взяв её на плечо, зашагал к воротам. Вслед за ним пошли все.
Никогда, наверно, хуторская улица не видела столь необычного шествия, да ещё в такой поздний час. Десятки людей с косами и серпами молча шли по дороге. Было что-то решительное, упрямое и в их походке, и в выражении лиц.
За хутором их остановил кавалерийский дозор.
— Куда идете? — строго спросил лейтенант, маленький худощавый человек.
— Это колхозники артели «Красный Октябрь», — ответил Курченко. — Идём убирать пшеницу. Вот мой документ.
— «Предъявитель сего, тов. Курченко Иван Никитич, действительно является вторым секретарем Верхнедонского районного комитета ВКП(б)», — вслух прочёл лейтенант.
Луч карманного фонарика скользнул по фотографии, осветил на мгновение лицо Курченко.
— Проходите, — сказал лейтенант, возвращая документ, — нас предупредили. Желаю успеха.
Расположились на полянке. Председатель колхоза напомнил состав звеньев, распределил участки косовицы, показал, где вырыты щели. И как только начали исчезать ночные тени, а за Доном, на горизонте, обозначились оранжевые полоски, предвещая рассвет, колхозники приступили к работе.
В полдень с правого берега реки застрекотал пулемёт, потом завыли мины. Курченко прислушался: да, сомнений нет — приметили. По его приказу люди легли на землю, но, когда наступило затишье, вновь поднять их было уже не так просто. Курченко и Купянский встали первыми и взялись за косы. Потом к ним присоединились девушки-комсомолки, а спустя некоторое время и все остальные. Немецкий наблюдатель на том берегу Дона снова увидел движение в поле, и опять начался обстрел. А с левобережья, где наши бойцы прослышали о подвиге колхозников и поняли, куда метят немецкие миномётчики, загрохотали пушки, отвлекая вражеский огонь.
Косовица продолжалась две недели. На пшеничное поле пикировали фашистские самолёты, летели фугасные бомбы, мины, пули. Среди колхозников были раненые, их укладывали на носилки и отправляли в хутор. Курченко неотлучно находился в поле. И ничто не сломило воли людей. Весь хлеб был убран».
***
Из воспоминаний Василия Григорьевича Ровенского, героя Советского Союза, бывшего начальника политотдела совхоза «Шумилинский»: «Женщины и инвалиды войны стали во главе ферм и полеводческих бригад. Мы собрали по лесам и населённым пунктам бродячих волов, коров и лошадей, восстановили. При помощи Военсовета 1-й гв. армии и зам.командующего по тылу генерал-майора Похазникова возвратили из хоперских лесов эвакуированные туда трактора и комбайны и срочно начали их подготовку к жатве. На краткосрочных курсах мы стали готовить трактористов, штурвальных и комбайнеров. И так на волах, коровах и немногих восстановленных тракторах начали уборку урожая 1942 года. Ячмень, овёс и пшеницу сдавали мы воинским частям 1-й и 3-й армий. Вновь запустили мельницы и крупорушки для переработки зерна, начали работать заброшенные свинофермы.
Особую организаторскую способность по уборке хлеба проявил управляющий центральным отделением Анистратов. В этот трудный период трудовой героизм проявили управляющие фермами инвалиды войны Анистратов и Писарев, бухгалтер совхоза Колычева Мария Евграфьевна. Они сумели организовать хозяйство и его финансирование. Председатель рабочего кооператива Пампура Евдокия Федоровна сумела без централизованного снабжения организовать выдачу рабочим хлеба, крупы и других продуктов. В результате упорного труда женщин, детей и стариков мы обеспечили уборку урожая и его сохранность, выполнили все планы по сдаче сельхозпродукции. Кроме того, нам удалось заготовить и необходимое количество семян для урожая будущего года, фуража для зимовки скота».
***
Из воспоминаний В.А.Гаранжина, редактора газеты «Колхозный Дон»: «Район жил своей нелегкой и опасной прифронтовой жизнью. А однажды жители станицы Шумилинской проснулись рано утром и диву дались: их станица стала областным центром. Хотя и на колесах, но в станице уже действовал Ростовский обком партии со своим печатным органом – газетой «Молот», облисполкомом, сюда прибыли высокие чины других областных организаций. В Шумилинской заработала радиосвязь, наладилась доставка некоторых центральных газет. Все больше появлялось в станице и военных чинов. Приезжали в бронированных машинах, прибывали на самолётах. Что-то готовилось. Но никто и не подозревал, что именно здесь базируется штаб Юго-Западного фронта, готовится операция под названием «Малый Сатурн» по окружению и уничтожению крупной фашистской группировки, протянувшейся фронтом от Богучар до Вёшенской. Никому и невдомек было, что военные чины — прославленные полководцы: командующий фронтом генерал Н.В.Ватутин, маршал Советского Союза А.М.Васильев, маршал артиллерии И.Н.Воронов, маршал авиации А.А.Новиков, маршал Советского Союза Г.К.Жуков бывают здесь».
***
Во втором эшелоне, который проходил на территории совхоза «Шумилинский», расположился штаб пограничного полка, которым командовал майор Парижев. Эта часть и наводила соответствующий порядок в тылу фронта. В помощь пограничникам решением районного комитета партии был создан истребительный батальон, командиром которого утвердили Головко, заместителем по политчасти был назначен Ровенский. Отряд в 70 бойцов был вооружен стрелковым оружием и помогал в наведении порядка в тылу и охране оставшегося имущества совхозов и колхозов.
На центральной усадьбе совхоза «Шумилинский» располагался взвод истребительного батальона под командованием инвалида Отечественной войны Анистратова и его заместителя Писарева. Активно работали комсомольцы З.Артамонова, К.Савоволова, Е.Селиверстова, Е. Дубровина, П. и Е.Москвичёвы, Н.Богданова, Е.Родонова, Е.Латишнева. и др. В других колхозах были организованы отделения истребительного отряда по 6-10 человек, в состав которых входили те, кто должен был остаться потом в партизанском отряде. Оперативная группа из 5 человек закладывала базы вооружения и продовольствия для отряда. Состав батальона с успехом выполнил все задачи, возложенные на него.
***
Люди каким-то чутьём понимали: немец дальше не пройдёт. Особенно в этом утвердились после известного приказа Сталина, которому народ дал название «Ни шагу назад!» Оставшиеся в хуторах старики, женщины дети работали в тылу, активно помогая воинам Красной Армии. Работали от зари до зари, преодолевая усталость, не обращая внимания на неустроенность быта. Подчас голодные, рукам, в кровь потрескавшимися, рубили лес и возили дрова, чтобы работали больницы, школы, пололи, косили, вязали снопы. Семьи Ездаковых, Тихоновых, Козыревых, Власовых, Горбенко, Агафоновых, Высогорцевых, Чернушкиных, Лобовых, Шуруповых, Купянских, Журавлёвых, Колычевых, Кашириных, Болдыревых и многих-многих других обеспечивали армию и народ всем необходимым. Вот они и есть настоящие герои тыла, это они ковали победу своим трудом, каждый день, каждый час приближая её. Они отдавали фронту все необходимое.
В Верхнедонском районе в 1942 году было убрано 12629 гектаров хлеба, 3662 гектара сена, посеяно 2177 гектаров озимых. Обмолочен каменными катками урожай зерновых с площади 6502 гектара. Только в октябрьские дни 1942 года верхнедонцы сдали в фонд Красной Армии 244 пары чулок, 302 пары перчаток, 33 тысячи кг различных продуктов.
Но они не только обеспечивали бойцов продовольствием. В Мигулинской был создан партизанский отряд «Донской казак», который насчитывал 25 человек.
Партизанский отряд «Донской казак»
Командиром отряда был заведующий военным отделом РК ВКП(б) Д.К.Меркулов, комиссаром – второй секретарь РК ВКП(б) Е.Ф.Дробащенко. Действовал отряд в тесной связи с командованием 153-й стрелковой дивизии. С 25 июля партизаны занимали линию обороны на участке 566-го полка (у ст. Мигулинской), а затем успешно выполняли задания командования по ведению разведки и организации диверсий в тылу врага, были тесно связаны с населением района, вокруг отряда создался актив из местного населения.
***
В хуторе Меловатском явочную квартиру содержал Разбейко Георгий Моисеевич. По ночам в дом Разбейко, благо он находился на краю хутора у самых камышей, стали наведываться люди, знакомые хозяину и незнакомые. Кто в военной форме, кто в гражданской. Всех по-отцовски принимал Егор. Да и как иначе? Три его сына защищали Родину. Так незаметно этот дом превратился в партизанский штаб. Часто ночами сюда заходил и Я.К.Раклов. Жена спрашивала:
— Где бываешь? Кто в это время ходит по ночам?
— Да деды окаянные соблазняют. У Дрюковых в карты играем.
Но однажды Раклов после «картежной игры» домой не пришёл. Дождливой октябрьской ночью он был схвачен немцами на боевом задании. Партизан подкладывал мину под машинное отделение мешковской мельницы. Связанного, его бросили в машину и отвезли в гестаповскую тюрьму, которая находилась в Бирюках. Через три дня арестовали Егора Разбейко. Немецкий часовой увидел, как кто-то ночью вышел из его дома и скрылся в камышах. Это был Василий Акимович Щепкин. Его группа находилась у Обухова сада. Разбейко тоже отправили в бирюковскую тюрьму.
В стенах этой тюрьмы судьбы Разбейко и Раклова соединились в одну судьбу. Потянулись мучительные дни допросов. Их били, жгли железом, но они молчали и не давали никаких показаний. 2 октября немцы повесили Я.К.Раклова центре станицы Мешковской. Г.М.Разбейко был казнён в хуторе Меловатском прямо рядом со своим домом.
***
В качестве связного был оставлен бригадир колхоза имени Подтёлкова Алексеевского сельского совета Макаров Павел Фатеевич. Он дважды лично выводил из окружения вооружённую группу бойцов и командиров Красной Армии в количестве 80 человек, оказывал помощь продуктами и одеждой (ЦДНИРО. Ф. Р-3. Оп.1).
С 14 по 21 июля 1942 года Телицын Д. П. вывел через Дон в район Красного Яра Базковского района из окружения до 900 советских бойцов и командиров. Телицын, знавший местность, помог штабам 277, 9 и 13 дивизий достичь берегов и форсировать Дон. При отсутствии переправ через Дон Телицын предложил командиру дивизии полковнику Чернову использовать камеры от автомашин. Предложение было принято и удачно использовано. Вместе с Телицыным помощь частям Красной Армии оказал также сын агронома Мешковской МТС подросток Цыбенко Владимир, который вёл разведку противника.
Всего с помощью населения отряд за 3 месяца и 10 дней вывел из окружения 1087 бойцов и командиров РККА. (Из доклада о деятельности партизанского отряда «Донской казак»)
***
Воспоминания Щепкина Василия Акимовича, участника партизанского отряда «Донской казак»: «В хуторе Бровском в особом отделе я принял партизанскую присягу. Уже на третий день нас 6 человек отправили в тыл к немцам. Я – Щепкин, Типченко (был директором МТС), Меркулов Дмитрий, Торопчин Григорий, Гончаров (директор лесхоза). Нас переправил Ищенко в Конотопе. Мы пошли вверх в гору, остановились в подсолнухах. На рассвете наши стали бить из «катюш» со стороны Казанского питомника. Загорелись Стоги. Пламя осветило всё. Мы день наблюдали, как немцы ехали на Мещеряки и Придонку. Тут меня заметил местный мальчишка, испугался, что я с оружием, и побежал сказать взрослым про меня.
Следующая встреча с местными жителями была ещё неприятней. Меня в засаде увидел местный предатель, который докладывал обо всех подозрительных жителях немцам, и схватил меня за руку. Тогда мне пришлось выхватить пистолет. Я выстрелил ему в бок и убил. Стали съезжаться немцы к месту, где остался убитый предатель. Я убежал. Дошёл до Макаровского и там услышал русскую речь. Это были жители соседних хуторов. Была ночь. Мы вместе пошли к Дону, а по пути перерезали немецкие кабели. Услышав шум, немцы открыли огонь. Мы бросились в реку. Это было в августе. Из реки я выбрался и пошёл в хутор Демидовский погреться. Вокруг не было никого. К Дону приближались немцы, мне пришлось спрятаться в погребе одного из домов.
Потом я встретил в окрестностях хутора 40 человек военных. Это были наши. Они хотели перебраться на ту сторону Дона. Тут мы услышали звук немецких машин. Они, наверное, ехали из Донского и заблудились. Завязалась перестрелка. В ходе этого боя 4 наших бойца были захвачены немцами и казнены, ещё 7 человек погибло.
В Калиновском я встретил нужного мне комиссара. Он написал донесение и положил мне его в кепку. Потом спросил, сколько мне нужно дней, чтобы дойти. Я сказал, что два дня, и пошёл. Долго думал, как пройти охрану немцев. По дороге ехали две подводы, я сел сзади, накрылся брезентом и так доехал до Мигулинской. Потом спрятался в яру у Коноваловского. Вскоре тут проезжали немцы. Мне пришлось спрятаться в подсолнухах.
Рядом была немецкая батарея, немцы из неё все время стреляли. Наши войска на другом берегу Дона, видимо, заметили это немецкое укрепление и тоже стали по ней стрелять. Из-за выстрелов я вернулся в ярок. Там дождался ночи. В темноте стал пробираться к шульге. Немцы открыли огонь. Я укрылся в конце Гущевки. К этому времени прошло 36 дней, как я ушёл на ту сторону Дона. Уже сменился караул, который меня ждал обратно. Я сижу на берегу и время от времени кричу условный сигнал «Иван», но никто за мной не приходит. Потом я уже узнал, что на тот день Гончаров был уже повешен в Бирюках, а Раклов в Мешкове. Я вплавь перебрался выше Конотопа. Меня встретил Ищенко. Я передал донесение Цыганкову, командиру батальона. Цыганков уехал сразу готовить артподготовку.
В Дубровке меня наградили медалью «За отвагу» и дали месячный отпуск, но отдыхал всего 8 дней. Меня снова отправили в тыл врага 11 сентября 1942, а 16 сентября я вернулся. Тогда мы захватили батарею немцев, 2 человека взяли в плен. По возвращении нам объявили благодарность. Немцы готовились к наступлению, организовывали переправу через Дон. Наши войска открыли огонь и помешали немецкому наступлению. В ноябре 1942 года я и ещё 20 человек подобрали место для переправы у Красного Яра».
***
21 августа в тыл противника была направлена группа А.И.Лагутина в составе А.И.Лагутина, Н.Е.Колычева, Д.И. Орлова. Они проникли в тыл врага на 20 км в районе хутора Фёдоровского, распространили среди населения газету «Коммунист Дона», выяснили силы и огневые средства противника и обнаружили стык расположения его частей, принесли важные сведения. И эти сведения были переданы командованию.
25 сентября отряд перебросил группу в составе А.Д.Борисенко, Д.И.Орлова, С.С.Горбунова. В задачу входило нападение на малые группы противника, одиночных солдат, мотоциклистов, обозчиков; связь с местным населением, организация вывода бойцов из окружения, совершение диверсий, восстановление связи с группой С.С.Ковалёва, которая была оставлена в тылу врага со спецзаданием.
5 октября ушли на задание А.И.Лагутин, Н.Е.Колычев, А.Т.Поташов. Пробыв в тылу врага 12 дней, партизаны дошли до хутора Павловского Верхняковского сельсовета и связалась с местным населением. С помощью населения группа произвела разведку сил противника на территории района, распространила обращение райкома партии и райисполкома к населению. Добыли ценные сведения. На обратном пути порезали 8 телефонных проводов, забросали гранатами группу немцев.
Гончаров, Раклов, Торопчин, отправившиеся для совершения диверсии, не возвратилась. Не возвратилась и группа Борисенко, ушедшая 25 сентября.
В декабре Алексей Борисов получил задание разведать силы врага в районе Алексеево-Лозовки. Недалеко от хутора Вяжа Кашарского района его окружила группа фашистов. Не желая сдаваться в руки врага, он выстрелил себе в висок.
***
Одной из первых в партизанский отряд поступила Катя Мирошникова, заведующая учётом и контролем по оплате комсомольских взносов райкома ВЛКСМ. Ей было всего 19 лет. Из воспоминаний бывшего бойца отряда Сергея Георгиевича Разбейко: «Мы заняли позицию на передовой, стали по трое-шестеро ходить в разведку. В это время я увидел Катю, которую знал раньше. На ту сторону она уходила всегда одна. В укромном месте её переплавляли на долблёнке через Дон, и она шла дальше, по станицам и хуторам, собирая сведения о численности и дислокации вражеских войск, расположении огневых точек. Данные, которые разведчица приносила, передавались советскому командованию и были крайне ценными. Они очень помогли как в дни боев на Дону, так и потом, когда наши войска перешли в решительное наступление. Она уходила на задание из дома, в котором когда-то появилась на свет. Так совпало, что штаб отряда находился в Дубровке, куда вернулись на время оккупации Мирошниковы. Оденет простое платьице, возьмет корзинку, будто бы по ягоды отправляется или к родне. Мать только вздохнет: «Ты уж там поосторожней, доченька». А она улыбнётся: «Ничего, мам, я везучая!»
Вспоминает Ольга Ивановна Коновалова, учительница-пенсионерка: «Мы были подругами с педучилища. Когда пришли фашисты, я оставалась в Мигулинской. Катя не раз заходила ко мне, ночевала в нашем доме. Вскоре я знала, зачем она приходит на эту сторону, и, как могла, помогала ей. Показала три огневые точки. Сразу же после того, как Катя ушла за Дон, наши открыли огонь и одну из них подавили. Провожала её к реке. В те дни она оставалась весёлой, задорной. Мы мечтали о том, какая прекрасная жизнь будет после войны. Я знала, что на каждом шагу её подстерегает опасность, видела, что кругом полно полицаев, и всё-таки не могла поверить, когда её схватили…»
Многие земляки догадывались, зачем ходила по верхнедонским посёлкам комсомольский секретарь райкома. Догадывались, откуда попадают в их руки драгоценные листки со сводками Совинформбюро, с призывами всеми способами вести борьбу с ненавистным врагом, номера районной газеты. Оттуда, где были Катины командиры и товарищи, с совсем крохотной части территории области, не занятой фашистами, приходила правда, вера в победу. И сердца земляков наполнялись радостью, надеждой на скорое освобождение. Не один из них дал Кате еду, ночлег, показал безопасную тропку. Но нашёлся-таки один подонок из полицаев, который, желая выслужиться перед чужеземными хозяевами, выдал отважную разведчицу.
В октябре её схватили в Мигулинской. Повели в хутор Коноваловский, где находилась районная комендатура. Она не сказала ничего, хотя над ней издевались целых восемь дней. Она знала, на что шла, когда вступала в отряд. Знала, что во имя победы, во имя счастья всего человечества не должна, не имеет права щадить себя.
Враги спешили. Они боялись её, хрупкую безоружную девушку. Они боялись народного гнева, мести Катиных товарищей. Её задушили тайком в балке за хутором. Лишь полгода спустя было найдено её тело.
Врагам не удалось избежать расплаты. Совсем скоро, в декабре 42-го, мощные залпы известили о начале наступления советских войск на Верхнем Дону. Грозные проклятия посылали врагу тёзки героини — боевые «катюши». На заснеженных полях нашли свою погибель тысячи фашистов. Полицай Фёдор Деревянкин, выдавший Катю, был расстрелян сразу же, как только наши ворвались в Мигулинскую.
Перед тем, как уйти в свою третью разведку, Катя написала прощальное письмо и отдала его на хранение подруге Любови Тимошенко. «Родные мои, как хочется жить! Как хочется ещё раз встретить рассвет над родным Доном, припасть губами к росистой траве… Сделайте это за меня. Когда меня поведут на казнь, я не буду жалеть о том, что не успела», — писала Катя.
***
Огромную помощь оказал бойцам Красной Армии подросток Володя Мирошников. Краткое изложение личного подвига: «Несмотря на малолетний возраст, красноармеец Мирошников участвует в Отечественной войне с 1942 года, показывая образцы мужества и храбрости. В 1942 году тов.Мирошников вступает в партизанский отряд, действовавший на Дону, когда немцы подходили к Сталинграду. За действия в партизанских отрядах товарищ Мирошников награждается медалью «Партизану отечественной войны».
***
Несколько раз уходили в разведку в тыл врага шумилинские подростки Михаил Морозов, Василий Кирсанов, Иван Матвеев и Филипп Манжиров. Они отлично справлялись с заданиями, за что неоднократно получали благодарности. В очередной раз в Мешковскую ушли М.Морозов, В.Кирсанов, И.Матвеев.
Очевидцы рассказывали, что ребят схватили фашисты в станице Мигулинской на явочной квартире. Их жестоко истязали, травили собаками, но ничего от них не добились: ни явок, ни фамилий связных, ни планов диверсий. Любовь к Родине оказалась сильнее всех пыток. Совсем обессиленных юных партизан вывели на станичную площадь. Там под плач детей и женщин их повесили на ветках деревьев. Несколько дней полицаи не давали жителям станицы снять погибших детей-героев.
***
Из воспоминаний Борщевского Алексея Тимофеевича (хутор Быковский): «По моим предположениям для работы в тылу врага в Быковском создавался партизанский отряд. Но все это сохранялось в строжайшей тайне, никаких записей не велось, каждый член отряда знал только одного человека, который принимал у него присягу и давал распоряжения. Как я полагаю, командиром партизанского отряда был начальник милиции нашего района майор Баленко, так как я ему давал присягу и выполнял его поручения по вызову граждан, проживающих в хуторе, а также два раза доставлял пакеты в хутор Бровский и вручал их пожилому жителю хутора, фамилию которого я запамятовал.
Но так как фронт на Дону стабилизировался, немцы не пытались форсировать Дон, а на других фронтах требовалась живая сила, то почти всё трудоспособное население было призвано на фронт, и отряд распался.
По всей видимости, членом этого отряда была Назарова Эмилия Романовна, которая в то время работала секретарём нашего сельского совета. Однажды вечером я по её распоряжению развозил повестки, а утром, когда я пришёл в совет, её там уже не было. И никто не знал, куда она девалась. Только через месяц мы узнали, что она находится в госпитале с выжженными глазами».
Эмилия Назарова получила боевое задание перейти через линию фронта, пробраться в тыл врага, установить расположение огневых точек противника, численность войск в районе хутора Стоги, выкрасть документы и передать информацию в штаб 153-й стрелковой дивизии.
Тёмная ноябрьская ночь. Благополучно, переправившись через Дон, взяла направление на Стоги. Проворно перебралась через три полосы проволочного заграждения. До ближайших садов, как говорится, рукой подать. И вдруг… Одна граната, вторая, третья. Они рвались все ближе и ближе. Что-то полоснуло по глазам. По лицу текла какая-то непонятная жидкость. Ощупала голову, вроде целая, никакого ранения. Стыли ноги, руки. Было трудно передвигаться, но она ползла и ползла. Трое суток пролежала в бурьяне. Всякий раз двоились предметы. Эмилия поняла, что ранена в глаза. Кое-как добралась до вербы, из-за неё стала наблюдать за стоявшей неподалеку копной. Это оказался наблюдательный пункт. Но чей? Она крикнула. В ответ раздались выстрелы. Ясно, стреляли немцы. Девушка поползла в противоположную сторону.
Очнулась в землянке. Вокруг свои, советские солдаты. Снегом оттирали обмороженные руки и ноги, отогревали примерзшие к телу брюки, потому что снимались они вместе с кожей.
— Ребята, — сказал тогда один из бойцов, давайте дадим клятву бить врага за наших вот таких отважных девушек.
У подвига нет срока давности. Он живёт в памяти народной вечно. И как клятва живых перед памятью павших торжественно звучат слова: «Никто не забыт и ничто не забыто!»
«Фронтовой медсанбат, …бой за жизни солдат у переднего края сраженья»
В ноябре 1942 года юго-западнее станицы Казанской шли ожесточенные бои. Казанская непрерывно подвергалась воздушным бомбардировкам и жестокому миномётному обстрелу. Армейские полевые госпитали и дивизионные санбаты были переполнены тяжелоранеными. От начальника медслужбы армии поступил приказ срочно перебазировать полевой подвижной госпиталь в станицу Шумилинскую. Расположился он в школе. На помощь пришло всё население станицы и, в первую очередь, женщины, комсомольцы и подростки. Они заготавливали дрова, искусно плели циновки под ноги раненым, набивали соломой матрацы. Тем, кто был ранен в голову, собирали пуховые подушки. Плотники строили бани для санобработки раненых.
18 ноября поздним холодным вечером из Казанской прибыли первые машины с ранеными. За вечер транспорт дважды обстреливали немецкие истребители. В течение десяти дней сотрудники госпиталя в сутки обрабатывали до двухсот раненых. Каждый раненый прошёл через руки нештатных санитарок Ирины Карташовой, Клавдии Журавлёвой, Анфисы Асташовой, Груни Демидовой, Матрёны Кирсановой, Фени Писаревой, Варвары Чумачевой и повара Анны Фалынсковой.
Никакими видами довольствия санитарки не пользовались. Они не получали ни жалованья, ни спецодежды, ни горячего питания. Колхоз начислял им трудодни. На дежурства приходили в домашней одежде, а в сумках приносили свои продукты. Нередко делились своей едой с ранеными. Да разве может быть что-то вкуснее картошки в «мундире» и солёных огурчиков? Санитарки большее время проводили в палатах тяжелораненых. Из воспоминаний И.В.Карташовой: «Помню, как в конце ноября в палату номер один поступил солдатик Павлов Василий Дмитриевич, у него было проникающее ранение в грудь. По ночам он часто задыхался от кашля и сгорал от высокой температуры.
— Что, Вася, жгёт?
— Горю, сестра, горю, дышать нечем. Видно, пришёл мой черёд…
— Ну что ты, Вася, ещё потанцуем с тобой краковяк перед отправкой на фронт.
— Ой ли?
Раненого знобило. Лицо было бледным и покрылось потом. Павлов подал мне листок бумаги:
— Сестра, тут адрес моей мамы, перешли ей, пожалуйста…»
***
Военно-полевой госпиталь находился и в хуторе Морозовском. Разместился он в верхней части хутора, выше моста через Песковатку, по правому берегу по садам у подножья горы. Поступали сюда тяжелораненые. Везли их, как правило, ночью, чтобы не попасть под обстрел и бомбёжку. Убитых хоронили на краю хуторского кладбища, на опушке Карпова леса. Эту горькую работу выполняли женщины и подростки.
На мемориале в хуторе Морозовском у ног склонившего голову солдата на гранитной памятной доске золотом выбиты фамилии земляков, погибших в годы Великой Отечественной войны. Первая в этом списке Евгения Сергеевна Асташова.
В хуторе Морозовском под крутой горой в саду усадьбы Асташовых стоял эскадрон 18-го гвардейского кавалерийского полка. Здесь же за речкой Песковаткой располагался и штаб полка 6-й кавалерийской дивизии. Так случилось, что в это время домой в Морозовский из Москвы вернулась восемнадцатилетняя девушка Женя Асташова, уехавшая перед войной поступать в театральное училище. Война перечеркнула её планы. Вместо училища она окончила в столице ускоренные курсы шофёров и медсестёр. После короткого отдыха дома Женя написала заявление в райвоенкомат и уехала в составе этой же 6-й кавалерийской дивизии, которую передислоцировали в район Сталинграда.
Отец Сергей Иванович Асташов тогда уже был на фронте, и девушку провожала её мать Татьяна Егоровна. Домой от Жени пришло всего несколько коротких писем, где она сообщала, что выхаживала в санчасти раненых и даже на фронтовой «эмке» возила генерала по переднему краю. А в последнем письме коротко: «Идём на Калач».
Наступившей зимой пришла похоронка, где по казённой бумаге бежали сухие строки полкового писаря: «Погибла 31 декабря 1942 года, выполняя спецзадание в районе хутора Тарасинского Суровикинского района Сталинградской области». На сайте «Подвиг народа» есть строки строки: «Асташова Евгения Сергеевна, санинструктор 2-го кавалерийского эскадрона 18-го гвардейского полка, награждена медалью «За отвагу». В жестоком бою за хутор Лисинский Сталинградской области под шквальным огнём орудий и миномётов противника, не щадя своей жизни, вынесла 28 раненых солдат и офицеров, проявив при этом мужество и отвагу».
***
Ратный путь начали в госпитале в хуторе Морозовском Зинаида Васильевна Борзых и Екатерина Фёдоровна Быкадорова. Из воспоминаний Е.Ф.Быкадоровой: «В первый же день работы в госпитале я увидела истинное лицо войны и поняла, как она страшна. На моих глазах люди истекали кровью, стоны и просьбы о помощи разрывали сердце. Умирали молодые солдаты и офицеры. Я, как могла, старалась помочь, облегчить страдания. И с этого дня фронтовики ласково называли меня Катюша». А Зинаида Васильевна за свою отзывчивость и теплоту получила ласковое имя Ласточка.
«В том декабре суровом, снежном пришла победа на Верхний Дон…»
Из записок офицера итальянского экспедиционного корпуса 1942-1943 годов Корти Эудженио «Немногие возвратившиеся»: «До начала декабря жизнь на берегах Дона казалась нам вполне терпимой. Даже когда великая русская река полностью замерзла, жизнь продолжала идти своим чередом. Периодически то там, то здесь возникали вялые перестрелки, временами включалась артиллерия, по ночам противник иногда устраивал внезапные вылазки. Но к середине декабря разрозненные ночные атаки стали значительно интенсивнее, зачастую переходя в короткие яростные баталии. Мы начали понимать, что русские готовят массированное наступление. Впоследствии мы получили команду из штаба быть наготове».
В такой обстановке в середине декабря полки 153-й стрелковой дивизии, заняли исходные позиции для наступления. 563-й стрелковый полк майора Алейникова первым начинал осуществлять наступательную операцию, разработанную штабом дивизии. Замысел операции был смелым и дерзким. Он предполагал глубокими ударами в двух направлениях окружить обороняющиеся на западном берегу реки Дон, в районе станиц Мигулинской и Мешковской, пехотные части итальянских дивизий «Торино» и «Челлере», уничтожить их, выйти на рубеж Меловое — Чертково.
16 декабря 1942 года над Доном взметнулась красная ракета. По тонкому льду, чудом державшему человека, солдаты форсировали Дон. Передним краем немецкой обороны овладели быстро. Так был создан плацдарм для основных сил армии между станицей Вёшенской и хутором Нижне-Тиховским. Немецкие войска, упорно сопротивляясь, отходили вдоль речки Тихой. «18.12.1942 к исходу третьего дня основные силы 153 ст. дивизии заняли Стоги, Громчанский, Мрыхин, Мещеряки, Бирюки, Батальщики и развивали успешное наступление в направлении Мешково — Меловатка».
Из воспоминаний участника освобождения станицы Мешковской старшего лейтенанта Владимира Верейкина: «К вечеру 18 декабря, ломая сопротивление противника, мы ворвались на заречную сторону станицы Мешковской, а четыре танка Т-34 уже давили фашистов в самом центре. Части 1-й гвардейской армии заняли хутор Назаровский. Артиллерия противника, стоявшая на кургане у церкви и на Яшкиной горе, открыла огонь по нашим танкам. Три танка были подбиты, а четвертый на мосту разворотил деревянный настил, провалился в реку. В ночь на 19 декабря наше командование приняло решение дать залп из четырёх «катюш» по высотам, занятым противником. Так была окружена и полностью уничтожена богучаро-мешковская группировка. На рассвете 19 декабря 1942 года станица Мешковская была полностью освобождена».
Оказавшись под угрозой окружения, фашисты заняли оборону у Поздняков и стали форсированным маршем выводить свои войска в направлении Чертково и Миллерово. В 18.00 20 декабря 32-я мотострелковая бригада майора Сердюка повела наступление на Поздняки с задачей пересечения путей отхода противника на юг. В 7.00 21 декабря после 15-минутного артналёта на северную окраину хутора части 18-го танкового корпуса, а с ними 415-й стрелковый полк 1-ой стрелковой дивизии, один батальон 110-го гвардейского полка 38-й гвардейской стрелковой дивизии, дивизион «катюш» при поддержке 5 танков (2 Т-34, 3 Т-70) начали наступление.
Однако первая атака не удалась. Несколько подразделений при перегруппировке не успели выйти на исходный рубеж атаки. В 11.00 после нового артналета все подразделения и части дружно поднялись в атаку. Южную окраину Поздняков атаковали стрелки 415-го полка подполковника Ф.Ф.Солдатенкова. Батальон гвардейцев из 38-й дивизии полковника Онуфриева повёл наступление на центр хутора, а северную окраину атаковали стрелки бригады майора Сердюка. К 8.00 22.12.1942 г. группировки противника полностью были разгромлены, при этом уничтожено 2500 солдат и офицеров, захвачено в плен 10000 человек, 325 автомашин с военным имуществом, 450 лошадей, 75 повозок, 22 орудия разных калибров, 6000 винтовок, 186 пулеметов.
Дорогой ценой заплатили наши воины за эту блестящую победу: более 200 человек остались навсегда лежать в заснеженных полях верхнедонской земли. 325 человек было ранено. (Из донесений 1-й гвардейской армии, журнала боевых действий 153-й стрелковой дивизии).
Так, 21 декабря 1942 года, спустя пять месяцев после прихода захватчиков на Верхний Дон, весь район был освобождён. Суровый 1942 год подходил к концу.
С.АБАКУМОВА,
директор музея.
