В период блокады Ленинграда многие люди вели записи в тетрадках — так называемые дневники. В них сохранилось очень много различных подробностей, очень точно показывающих обстановку на предприятиях и в организациях, в семьях простых горожан. Очень интересны такие дневники, которые вели учителя и ученики обычных школ… Приведём выдержки из дневниковых записей учителей и учеников 239-й ленинградской школы, которые они сделали в первый год блокады Ленинграда.
Ксения Ползикова-Рубец, учитель: «20 октября. Сообщили, что начало занятий в ленинградских средних школах будет с 4 ноября. Но завуч сказала, что мы не будем ждать этого срока, потому что детей истомило ожидание и в недельный срок подготовим школу к открытию. Я работаю в госпитале, но завуч настояла, чтобы я вернулась в школу. Это верно, потому что надо организовать занятия в обстановке города-фронта.
27 октября. Начались занятия. Много учащихся. Шумно и как-то празднично. Дети собраны из разных школ. Много вопросов к учителям. И не только по учёбе. Худенькая девочка Аня спрашивает: «А правда, что нас будут кормить обедами и давать пятьдесят граммов хлеба в день?» Трудно ей ответить: «Нет, неправда». Очевидно, ей уже знакомо чувство голода. Я уклончиво ответила: «Не знаю». «Об этом, наверное, в РОНО знают», — с надеждой говорит девочка, подразумевая под «этим» обед и хлеб. На первой встрече с учащимися, собравшимися в большом зале, я сказала: «…Мы начинаем занятия в необыкновенной обстановке: страна наша ведёт тяжёлую, упорную войну с сильным врагом; город наш окружён со всех сторон огромным числом фашистских дивизий; он стал фронтом. В такой обстановке не приходилось учиться ни одному поколению русских школьников. Пройдут годы, вы станете взрослыми. у вас будут дети, внуки… Они вас спросят: «Что вы делали в годы Великой Отечественной войны?» И вы с гордостью ответите: «Мы учились в Ленинграде».
София Меерсон: «Осень 1941 г. Мы с Риммой всё время работали в школе: дежурили вместе с другими членами пожарного звена… На чердак школы таскали песок для тушения зажигалок, красили стропила противопожарной краской. Работа нелёгкая, но мы трудимся изо всех сил. Знаем, что наша помощь нужна Ленинграду, Родине. Стало труднее с выдачей продуктов. Мы стали заметно худеть».
Валентина Петерсон: «3 ноября. Сегодня мы пошли учиться. Как я рада. Обещали кормить обедом и давать 50 гр. хлеба без карточек. Учителя все новые… Я всё перезабыла. Но надо взять себя в руки и «учиться, учиться и учиться», как сказал Ленин…»
Евгения Шаврова: «3 ноября. На втором уроке произошло знакомство с алгеброй. Сначала мы решили несколько задач по арифметике. В задаче говорилось о килограммах печенья, конфет, варенья…На большой перемене нас повели вниз, в столовую, где дали без карточки суп с крупой и капустным тёмным листом; такой лист называют теперь «хряпой»…»
Ксения Ползикова-Рубец, учитель: «13 ноября. Норма выдачи хлеба снижена служащим до 150 граммов. Но и в этих условиях школы продолжают свои занятия… Детям трудно готовить уроки дома; значит нужно помочь выучить их в классе. Не ведём никаких записей в тетрадях: это тяжело. Но рассказывать надо интересно. Ох, как это надо! У детей столько тяжёлого на душе…, что слушать тусклую речь они не будут. И показывать им, как учителю трудно, тоже нельзя».
Елена Мухина, 17 лет: «29 ноября. Первый урок был физика, опрос. В середине урока нам раздали по одной ромовой конфетке. Потом алгебра, история. Потом, за три минуты до конца урока, тревога. На этот раз в бомбоубежище просидели недолго. Отбой. Сразу же, раздевшись предварительно в классе, помчались в буфет…»
Ксения Ползикова-Рубец, учитель: «26 ноября. Сегодня я дежурила в школьной столовой. Все обедающие в верхнем платье… Директор в пальто и меховой шапке, сидит у стола, на котором стоит котёл с супом. Он наблюдает за раздачей.
В моей обязанности — следить, чтобы учащиеся съедали суп в столовой, а не отливали его в баночки и кружки и не уносили домой. Дома мать, отец, младшие дети не имеют тарелки супу. «Позвольте мне отнести суп домой! — просит меня Надя. — Мне, правда, довольно одной тарелки, а дома у меня мама и сестрёнка». «Нельзя, девочка, — ответила я. — Суп вам дают, чтобы поддержать силы и помочь вашему учению». Глаза её наполняются слезами, и она молча ест суп. У меня нехорошо на душе. Имею ли я право так поступать?..
29 ноября. …Разговоры о еде приносят вред, разжигая чувство голода, но прекратить их трудно. «Ребята, — говорю я, — чтобы разговоров о еде больше не было! Предупреждаю: за каждый такой разговор буду брать штраф хлебными корочками». Конечно, мне никто не поверил, но детям понравилось угрожать друг другу штрафом за разговоры о пище.
13 декабря. Слабеют наши мужчины и очень пожилые учительницы… Александр Маркович так слаб, что сидя дремлет, но продолжает нести дежурства по школе. Более сильные товарищи предлагают его заменить, но старик отказывается: «Другим тоже тяжело!» Дети носят ему сосновые ветки и рекомендуют настаивать иглы на воде. «Это витамины, они вас поддержат». Учитель математики, Василий Васильевич, слёг в постель. Ему, видимо, совсем плохо…
17 декабря. Память детей слабеет. Хорошая ученица во время рассказа об итальянском Возрождении вдруг запнулась…: «Я помню биографию замечательного художника и учёного, но я забыла его имя. Я …я даю вам честное слово, что я урок учила». Я говорю спокойно: «Ты имеешь в виду Леонардо да Винчи, конечно. Садись». И ставлю в журнал: «Отлично».
2 января 1942 года. Ёлка для младших классов… Она внесла такую радость в жизнь школьников. Это постановление Ленсовета. Давно не видела ребят такими оживлёнными, глаза блестели».
Алексей Винокуров, учитель: «17 февраля. …Подходя к школе, встретил Володю Реданского, который сообщил печальную новость о наших учениках — Андерсоне и Тимофееве, умерших от голода… Завхоз… в виде утешения сообщил, что не одни мы, преподаватели средних школ, не получаем зарплату в течение двух месяцев, в таком положении находятся большинство служащих фабрик, заводов и учреждений…»
Ксения Ползикова-Рубец, учитель: «15 января. Говорят, Наполеону после взятия Шевардинского редута, сказали: «Русские в плен не сдаются». Мне кажется, что Ленинград говорит сейчас эти слова всему миру. Враг бессилен одолеть наш город, так как он — часть нашей огромной, могучей страны.
…Мы сегодня вели занятия в трёх наиболее светлых классных помещениях: в одном углу шёл урок математики, в другом — литературы. Длительность урока — тридцать минут. Обстановка более тяжёлая, чем до каникул. Так холодно, что чернила в баночках промерзают до дна. Многие ученики принесли чернила из дому, чтобы они не застыли, прячут бутылочку за пазуху. Писать на доске мелом очень трудно: руки стынут даже в рукавицах и перчатках. Занятия провели по расписанию».
Алексей Винокуров, учитель: «20 апреля. Учебный год предполагается закончить к 1 июля. В течение двух месяцев намечено повторить всё пройденное в прошлом году. Школа, по решению ГОРОНО, отныне будет в большей степени воспитательным, а не учебным заведением. Дети будут находиться в школе с 8-30 утра до 5 час. дня. Делается это в целях борьбы с безнадзорностью. При школе открывается столовая. Дети будут получать пищу три раза в день (завтрак, обед и ужин). им увеличат хлебный паёк с 300 до 400 г. в день».
Андрей Крюков, 13 лет: «4 мая. На завтрак дали порядочно пшённой каши с подсолнечным маслом и два стакана сладкого чая без хлеба, так как те, кто хлеб на 5-е взял, его сегодня не получают. Все карточки сдали в школу».
Ксения Ползикова-Рубец, учитель: «27 июня. Опять выпуск и даже традиционный ужин, правда, мало похожий на банкет прошлого года. Обычный узкий стол, за которым обедают дети, накрыт белой скатертью. Стоят двадцать шесть тарелок для выпускников и три для учителей. На каждой по биточку из шрота — выжимок сои. Рядом с биточком две соевые конфетки. В белые кружки налит чай….
Судьбы наших выпускников иная, чем в довоенные годы. Все юноши в ближайшее время уедут на «Большую землю» и там поступят в армию. Девушки останутся в Ленинграде и поступят в медицинские вузы. Мы гордимся тем, что выпустили в жизнь двадцать шесть юношей и девушек».
По материалам журнала «Родина» подготовил А.МУРАВЬЁВ.
